Ложится мгла на старые ступени - Страница 129

129

На огородах отец и познакомился с их сторожем — грустным немцем Карлом Иоганном Федерау.

— Чему мне являться радостным, — говорил Федерау. — В Энгельсе я работал на кондитерской фабрике. И я имел много приватных заказов. Кто желает торт к свадьбе или у кого гебурсттаг и нужен торт с цифром — пожалуйста, на немецком и русском языке.

Или оригинальный рисунок — символика по заказу, с венком, ангелами, а не с серпом и молотом и не с розами совсем ненатурального цвета. У меня краски были индийские и персидские, я получал их из Кабула.

Отец спросил, мог ли бы кондитер сотворить такой торт здесь, в Чебачинске?

— Яволь! Все миксеры, формочки, шприцы, краски — я привёз! Всё мое ношу с собой. И, конечно, главное, чем должен быть пропитан любой торт, без чего он не имеет так называться, — ром! Две большие бутылки настоящего ямайского закопаны в секретном месте. Но кто сейчас будет заказывать торт? И где мука, сахар?

Отец и стал первым заказчиком отставного кондитера. Как раз в разветвлённом натуральном хозяйстве только что наладили производство патоки; случай обеспечил второй ингредиент: за лекцию о Суворове в райкоме партии отец получил наволочку невиданной, белой, как снег, муки-сеянки. Бабка начала копить яйца.

Повод тоже не замедлил — победоносное завершение Сталинградской битвы. Символика торта соответствовала военно-политическому моменту: огромная выпуклая звезда из крема, окрашенного клюквенным соком, а этажом ниже — менее красное, слегка в желтизну, шафранное кольцо, символизирующее окружение армии Паулюса. Всё это было важно, потому что на торт мог попросту, по-соседски, по-русски заглянуть секретарь райкома по пропаганде, он каким-то особым чутьём угадывал, когда у кого праздничный обед или выпивка. Мог явиться и другой гость — запросто, по-кунацки, по-татарски, — директор техникума Насыров. Правда, он обычно предупреждал, щеголяя русско- народным языком: «Давненько не хлебал я воскресных щец Ольги Петровны». На что дед, подняв брови, уточнял: «Тогда уж говорите "хлёбывал"». Но Насыров не знал, в каких случаях дед подымает брови, и охотно поправлялся: «Не хлёбывал, ох, не хлёбывал». Но мог зайти и так, со словами: «Незваный гость хуже татарина», и весело смеялся.

Райкомовец таки явился. Оказалось, однако, что военно-политическую символику Федерау придумал не очень удачную. Когда партийному гостю объяснили её смысл, он сказал:

— Но у вас получается — звезда в кольце? Все замолкли. Немец побледнел. Положение спас дед:

— Звезда — выше, она — над, а кольцо сжимает группировку крема. — И добавил очень серьёзно: — Которая подлежит полному уничтожению сегодня.

Райкомовец трактовкой удовлетворился, приналёг на кондитерское изделие и даже взял большой кусок чуть попробовать жене. Ей торт, видимо, понравился, потому что пропагандист к 1 мая заказал один — с розами — себе и другой — со знамёнами — для подарка Первому.

Партруководству торты пришлись по душе, их стали заказывать ко всем государственным и семейным праздникам — проблем с мукой, маслом и сахаром у него, видимо, не было.

Слава чебачинского кондитера докатилась до обкома; Федерау больше не сторожил огороды, приоделся, а к концу войны купил дом.

И много лет после ко дню рождения отца — в день Петра и Павла приносил торт с исторической символикой: мечами, щитом и древнерусским шлемом, на который на всякий случай выдавливал красную звезду, отчего тот сильно смахивал на будённовский.

Второй визит предстоял к родственникам профессора Резенкампфа — после его смерти жена просила отвезти его рукописи какому-то кандидату технических наук.

Егорычев считал, что это — лишняя обуза Антону, всё, написанное в области техники тридцать лет назад, никому сейчас не нужно. Но отец, ссылаясь на Ломоносова и Леонардо да Винчи, сказал, что выдающиеся, даже технические, идеи не стареют, и — кто знает?..

В коллектив пайщиков «Будённовца» высланный из Москвы профессор Резенкампф влился позже остальных и будто затем, чтобы материализовать анекдоты про рассеянных ученых. Умываясь, он забывал, куда положил очки; чтобы их найти, надо было надеть другие, которые тоже обитали неизвестно где; приходилось обращаться к слабым Lesebrille* (Очки для чтения (нем.)), старым, с верёвочными петлями вместо заушин — они висели на гвозде на одной из верёвочек. С их помощью он находил вторые очки и постепенно добирался до первых. Как он запрягал Мальчика, справляясь со своею записной книжкой, пайщики приходили смотреть специально.

Приехал он с женой Капитолиной, бывшей его домработницей; несмотря на простое происхожденье, огород завести она не захотела, покупая всё на рынке. Но деньги растаяли быстро, начала продавать вещи, потом кольца и браслетки; кончились и браслетки. Стало не на что покупать яйца и молоко, а профессор страдал желудком. Как и Карлу Иванычу, помог случай.

Как-то профессор Резенкампф с глиняным горшком на верёвке зашёл к Кувычкам за угольками (высекать огонь кресалом он не обучился).

— Не дадим тебе сегодня углей, — сказал Кувычко. — Печь порушили, новую кладём.

Понаблюдав за работою, профессор вдруг спросил:

— А почему вы колодцы делаете горизонтально?

— Лежачие? — печь клал недавно вернувшийся с фронта старший сын. — Всегда такие обороты работали.

— Не всё традиционное хорошо. Лучше всего передаёт своё тепло кирпичам нисходящий поток дыма, только при таком движении он правильно распределяется по параллельным колодцам.

— Ты что, понимаешь в печах? — заинтересовался старик.

129